Юбилей Юрия Лысакова

Юрий Лысаков родился 23 июля 1936 года в семье студентов Саратовского финансово-экономического института Михаила и Людмилы Лысаковых. В 1957 году поступил в Саратовский электромеханический институт, успешно окончил его, получив специальность инженера-электрика. В 1965 году вместе с женой переехал в город Пятигорск, где вначале работал преподавателем в профтехучилище № 7, затем на разных должностях в Дорожно-строительном управлении в «Пятигорскгоргазе», в санатории имени М. Ю. Лермонтова, а с 1993 года и до выхода на пенсию в 1996 году – в строительном кооперативе.

В юности Юрий увлечённо и разносторонне занимался спортом, имел первые разряды по футболу, шахматам, пулевой стрельбе и лёгкой атлетике.

Со школьной скамьи с упоением читал книги. Особенно любил читать стихи, а в 16 лет стал сочинять сам и в 1955 году увидел первую публикацию своих стихотворений.

В 1968 году вступил в литературное объединение (в 80-х годах оно получило название «Слово») при всероссийской курортной газете «Кавказская здравница», а с 1999-го по 2008 год возглавлял его. При нём литобъединению «Слово» в 2004 году было присвоено имя Эффенди Капиева.

С 1972 года он постоянный участник ежегодных Лермонтовских праздников поэзии в Пятигорске. Юрий Лысаков – обладатель почётного знака Международного Лермонтовского фонда, лауреат двух всероссийских бардовских фестивалей в номинации «Поэзия». За талантливое воплощение патриотизма в поэзии награждён медалью маршала Жукова.

Юрий ЛЫСАКОВ

Уроки воспитания

Мы отцовской строгости не знали,
С детства нас уму учила мать.
Провинишься – по-мужски вначале
Так ремнём острастку может дать!

А потом по-бабьи пожалеет,
Всё простит и скажет под конец:
– И когда ты только повзрослеешь?!
Видел бы тебя сейчас отец!
А отцы в сырых окопах мокли,

Ждали наступленья звёздный час.
Ни в какие сильные бинокли
Не могли они увидеть нас.
Лишь в письме черкнёт,
бывало, строчку:
– Будь хорошим, слушай мать, сынок!
Помогай ей. И на этом точка –
Воспитанья кончился урок.
Было так: хороших и пропащих –
Всех, кого не раз «ласкал»
ремень,

Видели нас матери лишь спящих,
Да и то сказать, не каждый день.
Мы росли. И голодно и плохо
Было нам, но плавился металл.

И никто из нас чертополохом
Или зряшным сорняком не стал.
Мы росли. Не вороны, не пташки,
Может, чуть суровее в лице.

И ремень с тяжёлой медной пряжкой
Был напоминаньем об отце.

Хлеб
Ленинграда

В ночи блокадной Ленинграда,
В суровый сорок первый год,
Когда гремела канонада
И голод склеивал всем рот,
Когда зима сковала город –
Казалось, смерть не превозмочь, –
Как был необходим и дорог
Ржаного хлебушка ломоть.
Людей качала не усталость,
А голода могильный склеп.
И жизнь тогда отождествлялась
С простым коротким словом «хлеб».
Сто двадцать грамм – кусочек хлеба,
Весь из мякины и трухи,
Но большего не жди, не требуй –
Запасы кончились муки.
Умри без тягостного вздоха,
Родную землю обними,
И твой дневной паёк по крохам
Сосед разделит меж детьми.
Но, если силы есть, не падай,
Вцепившись в рукоять станка,
Фронт ждёт, фронт требует снаряды
Для отражения врага.
Как надо было людям мало,
Чтоб души облегчить слегка.
И лучше вести не бывало,
Чем прибавление пайка.
Ведь по нему судили люди,
Что стал к Победе ближе путь,
Что смерть уйдёт и можно будет,
Как прежде, глубоко вздохнуть.
Что скоро кончится удушье
Петли блокадного кольца,
И будет всё, что людям нужно,
Чтоб отогрелись их сердца.
В бреду голодном часто мнилось:
Колосьев звон из края в край,
И на столе, как Божья милость,
Горячим солнцем каравай.
Как нежен глянец белой корки,
Как хлеб душист и ноздреват…
Но ел, давясь, кусок прогорклый
Непобеждённый Ленинград.
Какой ценой мы победили,
Запомнить крепко мы должны.
Кусочек хлеба сохранили –
Свидетели былой войны.
И вот средь прочих экспонатов
Его хранит сейчас музей,
Как символ духа Ленинграда,
Как символ мужества людей.
Он чёрный, в самом деле чёрный,
Как обожжённый той войной,
Потомкам в дар преподнесённый
Кусочек памяти живой

Миг Победы
Я не спал в ту ночь. И сам не знаю,
Отчего бессонница пришла.
В три часа вдруг тишина ночная
Диктором нарушена была.
Репродуктор, простенький и старый,
Что тарелкой чёрной на стене
Был повешен рядышком с гитарой –
Это запрещалось трогать мне.
Среди ночи ожил, как ни странно,
Разогнав у всех остатки сна.
От волненья голос Левитана
Задрожал внезапно, как струна.
Победили! Радуйтесь, кто дожил!
Кто прошёл сквозь страшную грозу!
Даже дед, на что кремень, и тоже
По щеке размазывал слезу.
Пальцами, что мелкой дрожью били,
Козью ножку всё скрутить не мог.
Победили! Слышишь, победили!
Разгромили ворогов, внучок!
Город ожил и по руслам улиц
Всех людей на площади понёс.
Вновь улыбки радости вернулись,
Как лучи, сквозь ливни чёрных слёз.
Все смеялись, обнимались, пели,
Был народ и в радости велик.
Победили! Даже в колыбелях
Улыбались дети в этот миг.

Лермонтовское утро
Он вышел на балкон. Июльский день
Ещё не восставал с постели росной.
Сквозь ночи отступающую тень
Белел Эльбрус, торжественно и грозно.
Цепь дальних гор под буркою снегов
Была почти совсем неразличима,
И на Бешту отары облаков
Казались в полумгле клубами дыма.
Но где-то там, за близким Машуком
Заря свои готовила румяна.
И по Подкумку серым тюфяком
В степь уползало облако тумана.
Ещё не вышел летней ночи срок,
И с Ним, как с братом,
говорили звёзды,
Но золотился трепетно восток,
И птичьим пеньем наполнялся воздух.
Знобило чуть от свежести утра:
Он вышел налегке, в одной сорочке.
Всю ночь из рук не выпускал пера,
Но написать не смог пока ни строчки.
Опять Его предчувствие гнетёт,
Сны коротки, безжалостно тревожны,
И муза, совершая свой полёт,
Его крылами бьёт неосторожно.
Да, жизнь трудна, но всё же хороша!
Ему любви лишь в ней недоставало.
Но почему в смятении душа,
И выглядит Он сумрачным, усталым.
Он по ступеням опустился в сад,
Приник к стволу молоденького клёна.
О чём так грустно листья шелестят?
Чем опечален друг Его зелёный?
День начинался. Небо всё бледней.
Обычный день – десятого июля…
Ему осталось жить всего пять дней,
Чтоб никогда не умереть от пули.

Рояль мечты
Татьяне Марутовой
Скажите, вы мечтали на рояле
Сыграть хоть раз блистательно, как Лист?
Он за дверьми, там, в гулком школьном зале,
На сцене, в пыльном сумраке кулис.
И вот, удрав с какого-то урока,
В волнении не видя ничего,
Стою перед роялем, как пред Богом,
Боясь коснуться клавишей его.
Наивные ребяческие грёзы…
Я представлял себе концертный зал,
И у людей в глазах восторг и слёзы
От музыки, что я для них играл.
Но был рояль упрям и беспощаден,
Ревниво свою музыку храня,
Всей глубиной своей зеркальной глади
Непримиримо отражал меня.
Похожий на диковинную птицу,
С одним, но грозно поднятым крылом,
Он не давал мне близко подступиться,
Как клювом, норовя толкнуть углом.
Рояль живой, певучий, как Ла Скала,
По-королевски предъявлял права.
Я обходил его вокруг, лаская,
Шепча ему заветные слова.
Я признавался искренне и нежно
В своей святой мальчишеской любви.
Рояль молчал и отвергал небрежно
Стать другом мне иль просто – визави.
В его груди блестели медью струны,
И молоточки выстроились в ряд.
Всё: от частушки до Сонаты Лунной
Они под спудом бережно хранят.
О, волшебство искусных быстрых пальцев,
Такая власть над миром им дана!
Звучат сонаты, серенады, вальсы –
Поёт рояля каждая струна.
Всего-то надо лёгких рук паренье,
И эта птица свой начнёт полёт,
Рояль мечты, любви и вдохновенья,
Прервав обет молчанья, запоёт.

Сила
Она стройна, изящна и легка,
Посмотришь, словно ветер её носит.
Как детский сон, прозрачная рука,
В глазах спокойных – ласковая осень.
Он, словно шкаф, тяжёл и угловат,
Чуть что не так – решает дело дракой.
А разойдётся: всё крушит подряд,
Никто не сможет сладить с забиякой.
И кулаки, тяжёлые, как ртуть,
Немало ставят синяков в округе…
Но стоит ей лишь на него взглянуть –
И он покорно опускает руки.

* * *
Любимая, ты на какой звезде?
Ответь мне, голос свой подай на Землю.
Тебя ищу всегда я и везде,
Любую кару за тебя приемлю.
Мне не хватает добрых глаз твоих,
И тёплых, нежных рук прикосновенья.
Весь этот мир, что создан для двоих,
Дарю тебе за наших встреч мгновенья.
Ты слышишь, руку сверху протяни,
Дотронуться дозволь до тонких пальцев.
Как годы, расставаний длятся дни,
И нет приюта вечному страдальцу.
Сокровище отчаянной души,
Мой талисман, последний круг спасенья.
Я жду, но «нет» сказать мне не спеши,
Дай мне надежду вновь на воскресенье.

Жертвенное пламя
Твоё письмо пришло издалека:
Ведь сорок лет – такое расстоянье,
Что трудно мне найти наверняка
Сравнение, достойное вниманья.
Не понимаю, как меня нашло?
Откуда этот адрес на конверте?
Нам в чудеса поверить тяжело,
Но вот оно – попробуйте, не верьте.
Письмо пришло из молодых годов,
Из звонкого, как горн, двадцатилетья!
О, если б мог туда перелететь я,
За это всё сейчас отдать готов.
Но каждый год – как некий Рубикон,
И нет пути назад для возвращенья –
Неумолимый времени закон
К людским мольбам не знает снисхожденья.
И лишь письмо – посланец прежних лет,
Перо жар-птицы из простой бумаги,
На миг вернуло молодости свет
И, как вино, добавило отваги.
Какие в нём волшебные слова:
Верх нежности, заботы и пристрастья!
От них слегка кружится голова,
И кажется вполне возможным счастье.
Я вспомнил всё, что, кажется, забыл,
И что забыть не мог я, к сожаленью.
Как будто всё, что было, повторил,
Не сделав для ошибок исключенья.
Ты пишешь в нём так обо мне тепло
И обо всём, что было между нами,
Что стало как-то на душе светло,
И полегчал на сердце горе-камень.
Давно уже со мной не говорил
Ни близкий друг и ни жена-подруга,
Что я слова все эти позабыл,
Да и сейчас воспринимаю туго.
Спасибо, что ты помнишь обо мне
И бережёшь о нашей встрече память.
Любовь сгорела в жертвенном огне,
Но души помнят жертвенное пламя.