Певец печали и любви

В одном из своих ранних стихотворений, обращенных к родственнице по линии матери Анне Григорьевне Столыпиной, юный Лермонтов писал: «Брожу один, как отчужденный». Такое признание пятнадцатилетнего отрока своей сверстнице можно было бы принять за позерство, желание как-то выделиться, если бы не были известны сложные семейные отношения, в которых протекали детские и отроческие годы будущего поэта.

Чуть позже 1830 г.) в автобиографических заметках он напишет: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал... Ее певала мне покойная мать». Мария Михайловна умерла, когда сыну еще и трех лет не было. Мог ли он помнить, какую песню пела ему мать и почему, слушая ее, он плакал? Не нам судить об этом, речь идет о другом: несмотря на беззаветную любовь бабушки, в детстве, а потом и в подростковом возрасте Миша Лермонтов, рано потерявший мать и оторванный от отца, нередко тосковал по ним, почему и чувствовал себя одиноким. И это выливалось в поэтические строки:

Один среди людского шума

Возрос под сенью чуждой я,

И гордо творческая дума

На сердце зрела у меня.

К этому состоянию примешивались и огорчения, порожденные безответными чувствами. Как свидетельствует целый ряд стихов М. Ю. Лермонтова, написанных в ранней юности, он постоянно находился в состоянии влюбленности (что и свойственно поэтам!). В шестнадцать лет неуклюжий подросток влюбился в восемнадцатилетнюю красавицу Екатерину Сушкову, которой посвятил стихотворения «Черноокой», «Благодарю!», «Нищий» и другие. Потом было увлечение Натальей Ивановой, которое тоже нашло отражение в поэзии, и другими женщинами. Но ни с одной из них не сложились близкие отношения, поэтому в стихах о любви было много печали. Невзрачного подростка его сверстницы, а тем более девушки постарше отвергали по чисто внешним данным, и никто не мог оценить по достоинству его ум и талант, потому что сами не обладали достаточным уровнем развития. Как, впрочем, и товарищи-однолетки, с которыми он очень трудно сходился.

Многие бывшие воспитанники благородного пансиона и Московского университета, которые учились там в одно время с Лермонтовым, оставили довольно нелицеприятные отзывы об этом юноше, который, как вспоминал Павел Вистенгоф, «имел тяжелый, несходчивый характер, держал себя совершенно отдельно от всех своих товарищей, за что, в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили, отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не обращали на него внимания... Роста он был небольшого, сложен некрасиво, лицом смугл; темные его волосы были приглажены на голове, темно-карие большие глаза пронзительно впивались в человека. Вся фигура этого студента внушала какое-то безотчетное к себе нерасположение».

Можно предположить, что неприятие окружающих, судивших о нем поверхностно, способствовало развитию у юного Лермонтова протестного чувства. Обладая острым умом и талантом, пусть еще никем и не признанным, он, по-видимому, осознавал свое превосходство над окружающими. Отсюда и проистекала его отчужденность по отношению к товарищам, которые не понимали и не стремились понять его.

Но это не мешало юному Лермонтову, как и полагалось ему по рождению, вести светский образ жизни, о чем П. Вистенгоф пишет так: «Лермонтов любил посещать каждый вторник тогдашнее великолепное московское благородное собрание, блестящие балы которого были очаровательны. Он всегда был изысканно одет... Танцующим мы его никогда не видели».

Во время лекций Лермонтов, опершись на одну руку, всегда читал какую-нибудь книгу, не слушая преподавателей, позволял себе спорить с ними, отстаивая свое мнение, которое не сходилось с тем, что было обозначено в курсе лекций. А тут еще участие в студенческом протесте против профессора Малова. Дело кончилось тем, что после почти двухлетнего обучения Лермонтов, даже не явившись на экзамены, покинул университет и к удовольствию бабушки поступил в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Санкт-Петербурге.

Однако, по воспоминаниям сокурсников Лермонтова и преподавателей, Московский университет дал очень многое для развития его поэтического таланта. «В последние годы существования благородного пансиона, - вспоминает преподаватель С. Е. Ранч, - под моим руководством вступили на литературное поприще некоторые из юношей, как то: г. Лермонтов, Стромилов, Колачевский, Якубович, В. М. Строев. Соображаясь с письменным уставом В. А. Жуковского, открыл я для воспитанников благородного пансиона общество любителей

отечественной словесности; каждую неделю, по субботам собирались они в одном из куполов, служащем моею комнатою и пансионскою библиотекой».

Признается также, что преподаватель латинского и русского языков Алексей Зиновьевич Зиновьев, который до этого подготавливал Мишу Лермонтова к поступлению в благородный пансион, потом, во время обучения, оказал «некоторое влияние на формирование поэтических принципов юного Лермонтова». Надо думать, это влияние было достаточно весомым, так как «Зиновьев внимательно следил за новыми исканиями в искусстве и литературе, питал склонность к романтизму».

Из благородного пансиона и неоконченного курса университета М. Ю. Лермонтов вышел, хотя и не признанным еще поэтом, но вполне готовым к серьезному литературному творчеству. К этому времени им было написано уже множество стихов, среди которых «Молитва», «Стансы», «Отрывок», «Монолог» и другие. В обращении к Н. Ивановой он признается:

Любил с начала жизни я

Угрюмое уединенье,

Где укрывался весь в себя,

Бояся, грусть не утая,

Будить людское сожаленье.

Не находивший общего языка с людьми примитивными, не умеющими ни мыслить, ни чувствовать глубоко, поэт сетовал в стихотворении «Одиночество»:

Как страшно жизни сей оковы

Нам в одиночестве влачить.

Делить веселье все готовы -

Никто не хочет грусть делить.

И в «Стансах» он тоже говорит об истоках тоски, терзавшей его душу:

Я не крушуся о былом,

Оно меня не усладило.

Мне нечего запомнить в нем,

Чего б тоской не отравило.

Были в то время у него стихи и другого характера, особенно в период пребывания в юнкерской школе, где он не отставал от товарищей, предававшихся разгулу, но все же преобладали произведения о тоске, одиночестве, мятежных поисках какой-то иной жизни, поэтому и называли его певцом печали и любви. Однако все, что он тогда писал, что имело успех у друзей и любителей словесности в свете, и даже то, что иногда уже печаталось в журналах под разными псевдонимами, было лишь подготовкой к рождению поэта Лермонтова, о котором сразу все заговорили с появлением стихотворения «Смерть поэта», посвященного А. С. Пушкину.

Идиллия ДЕДУСЕНКО.