Литературная страница

Имя Эффенди Капиева золотыми буквами вписано в историю города Пятигорска, в который он вместе с женой Натальей переехал в 1935 году. Работал в краевой комсомольской газете «Молодой ленинец». В 1938 году вместе с другом Семеном Бабаевским создал литературную группу, ставшую впоследствии литобъединением «Слово» при газете «Кавказская здравница». В августе 2004 года литобъединению было присвоено имя Эффенди Капиева. 13 марта Эффенди Мансуровичу исполнилось бы 110 лет. По этому случаю 17 марта, в 13 часов, в Доме национальных культур по инициативе председателя правления Ставропольского краевого отделения Союза писателей России Александра Ивановича Куприна состоится праздничное мероприятие. Его проведут слушатели литобъединения «Слово» совместно с Дагестанской региональной национально-культурной автономией.

Сусанна БАГРАМЯН, руководитель литобъединения «Слово» имени Эффенди Капиева при газете «Кавказская здравница».

Эффенди КАПИЕВ (1909 – 1944)

Прозаик, поэт, переводчик

Эффенди Мансурович Капиев родился 13 марта 1909 года в высокогорном Дагестане, в лакском ауле Кумух. В 1928 году окончил школу-девятилетку в Буйнакске и работал учителем русского языка в кумыкском ауле Аксай.

В начале литературной деятельности выступал главным образом как собиратель и переводчик устного народного творчества народов Дагестана и молодой дагестанской поэзии и прозы. В 1931 году Э. Капиев был избран ответственным секретарём Дагестанской писательской организации. В 1934 году стал членом Союза писателей СССР.

Э. Капиев перевёл на русский язык многие произведения горской лирики и эпоса, составил и отредактировал несколько переводных сборников: «Дагестанские поэты», «Дагестанская антология», «Поэзия горцев Кавказа», «Поэты советского Дагестана», «Дагестанский альманах», «Песни горцев».

В 1940 году в Москве вышла его книга стихов «Резьба по камню», созданная по мотивам устной поэзии горцев. В том же году он закончил многолетнюю работу над книгой рассказов «Поэт» – о Сулеймане Стальском. Книга печаталась в 1941 году в журнале «Молодая гвардия» и много раз выходила отдельными изданиями.

В годы Великой Отечественной войны Э. Капиев, освобождённый по болезни от службы в армии, работал пропагандистом и агитатором.

В начале 1942 года он с Семёном Бабаевским был командирован на Южный фронт в Ставропольскую кавалерийскую дивизию. В результате была написана книга рассказов и очерков «Казаки на фронте», которая была издана в Пятигорске, но до читателя не дошла: весь её тираж был уничтожен оккупантами. Осенью сорок второго Капиев был зачислен корреспондентом газеты Северо-Кавказского фронта «Вперёд за Родину!».

Работая военным корреспондентом, Э. Капиев изо дня в день вёл записи, которые вошли в изданную посмертно в Москве книгу «Записные книжки». В 1943 году Капиев был отправлен в тыл на лечение. 21 января 1944 года Э. Капиев ложится в Пятигорский госпиталь № 5430 на операцию. 27 января после неудачной операции он скончался.

Захоронен в Пятигорске, недалеко от места первоначального погребения М. Ю. Лермонтова. В городе-курорте одна из улиц носит его имя, на доме, где жил поэт (ул. Соборная, 7), установлена памятная доска.

Разговор о поэзии

Из книги Э. Капиева «Поэт»

Нет, ты не можешь певцу запретить,

в удовольствие наше, то воспевать,

что в его зарождается сердце.

Гомер

Сулейман сидит на пороге сакли босиком, расстегнув ворот бешмета и по-стариковски согнув колени. В руках он держит посох. Перед ним на глиняном полу сверкает жаркий квадрат солнца, мешая ему смотреть на собеседника.

– Ты приехал ко мне в гости, а затеваешь спор, – говорит он равнодушно. – И вчера и сегодня одно и то же, – отдохни, не утомляйся, будто какой-нибудь доктор! Ты же поэт, ты должен понять: уходит поэт – остаётся зелёное поле; уходит герой – остаётся его слава. Я не герой, и слава живого поэта, конечно, не слава героя. Она непостоянна, подобно костру, пламя которого надо всё время поддерживать, иначе пламя меркнет и перестаёт озарять лицо. Я ещё жив, зачем же ты советуешь мне безделье? Оставь, Габиб! *

– Но поэт должен быть бережливым. Ты ж болен.

– Поэт должен быть щедрым, как соловей. Я не болен.

–Но сердце не камень, Сулейман. Нельзя без конца высекать из него огонь.

– Слушай, Габиб, я думаю иначе. Груз пережитого лежит в моём сердце, как чёрный виноград. Он бродит, закипая пеной, и стоит мне только наклониться над ним, как самый запах его зажигает кровь. Этого достаточно тебе?

– Этого достаточно. Только виноград ведь может в конце концов перебродить, запахи выдыхаются быстро, и обычно под старость в сердце человека оседает горький уксус. Я не понимаю, что тогда делает поэт?

– Поэт умирает, – говорит Сулейман обиженно. – Почему ты разговариваешь со мной загадками? Ты же мне друг, а не враг, сказал бы прямо: дескать, не пора ли тебе вовсе замолчать? На твоём месте другие давно, мол, валяются в углу, а ты всё вертишься, старый жернов!..

Сулейман неожиданно широко открывает глаза и, стукнув посохом об пол, громко добавляет:

– Сказал бы ты мне так, Габиб, было бы лучше!

Он поднимается и, покинув порог, переходит в тень. Там он усаживается на красной ситцевой подушке и некоторое время хмуро молчит.

– Ты думаешь, Габиб, в моём сердце оседает уксус? – говорит он, вдруг глянув исподлобья, но уже миролюбиво. И, не давая мне ответить, тут же машет ладонью: – На свете много чудес, и ты, конечно, всего не знаешь. Разные бывают поэты. Дождь одинаково орошает землю, но в пустыне не растут ни мак, ни цветы.

– Пустыня не в счёт. Это же нечто мёртвое, Сулейман.

– Пустыня – это пустыня, юноша! Мёртвое всегда холодно, а пустыни бывают иногда горячими и полны жизни, полны всяких змей и скорпионов. Заметь: пустыня страшнее старости. Это болезнь, ржавчина, бесплодие души, и вылечить её труднее, чем вылечить старость… Бывают разные поэты, как и почва!

– Но молодость, как правило, плодотворна?

Сулейман отрицательно качает головой и, задумываясь на время, вешает посох загнутым концом на плечо. Это означает, что он настроен к обстоятельной беседе и что ответ будет серьёзным.

Тогда притихаю и я.

Солнечный квадрат, расползаясь, постепенно переходит в дальний угол сакли и ложится на ковры. Сулейман говорит неторопливо, изредка меняя позу и не выпуская посоха из рук. Глаза его спокойны, и в них временами колеблется грусть.

–Ты слушай, Габиб! Говорящий сеет, слушающий жнёт. Ты слушай. Я расскажу, почему я не боюсь, что опустошится моё сердце, и почему я неутомим. Молодость много значит, но одна молодость, юноша, ничего не значит. Ты пойми: у настоящего поэта душа должна кипеть, как сад. Хорошие слова растут на высоких деревьях, а их нужно выращивать. Поэт тот, кто многоопытен и молод душой. Его любовь должна быть щедрой, как солнце летом (ветви сада цветут под солнцем!), его ненависть должна быть яростной, как река в грозу (корни сада питаются влагой!). Без этого заглохнет жизнь, а сад души вскоре обратится в пустыню.

В молодые годы мои я слышал, что истинная любовь и честная ненависть, как два крыла, едины и что на них-то и парят орлы. Чем крепче крылья, тем выше полёт орла. «Летай! – говорили мне мои учителя. – Никогда не прощай даже маленькой обиды врагам, ибо с каждой прощённой обидой ты роняешь одно перо из крыла ненависти и спускаешься ниже. Если все герои – соколы, то поэт должен быть орлом: летай, раскрывай крылья пошире!». И сейчас я говорю то же самое, кто спрашивает у меня о вдохновении: «Летай!». Это закон, которым начинается песня…

В молодые годы моё левое крыло – крыло любви – было у меня слабее правого, потому что любить тогда было нечего, а ненавидел я слишком много. Молодость моя была навьючена горем; и не было простора моим крыльям – их связывали беды…

Через пески и сыпучие перевалы шёл мой путь. В этих песках не было человеческих следов. Встречные колодцы были солёными, и вода их жгла мой язык. Встречные ветры кружились и качали меня. Я падал и вставал. У каждого человека есть свой Багдад. Я тоже хотел найти дорогу в свой Багдад. Но бедный честный человек в те времена напрасно блуждал в песках. Его Багдад ещё не был найден, и прямая дорога к нему ещё никому не была известна.

Хорошо вам, рождённым у ворот Багдада. Ах, юноша! За Багдад свой умереть, когда он уже найден, пойти на всё – в огонь, в ад, – я бы не желал иного счастья!.. Да. Но нам было трудно…

Иногда я оглядываюсь назад и думаю о себе: на перевалах прошлого видны мне чёрные следы – это там когда-то тлел мой костёр, дымя и разъедая мне глаза. Славу бедняка ашуга в то время со всех сторон заносило песками и разрушало ливнями, и я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь ашуг (ашуг значит страдающий!) при жизни был счастлив.

Мне семьдесят лет. В мои годы поэты обычно плачут, ты прав. Горькая соль пережитого лежит в моей крови, как камень, и перетягивает чашу старости. Но в моём сердце ещё кипит вино. Разные бывают сердца!.. Я не знаю, чудо это или что, но мои годы, ты видишь, вошли в Багдад не как случайный караван, а как свои – торжественно, с колокольчиками…

Теперь слушай. Почему, интересно, мои старые жернова кружатся так весело? Или они наново кованы? Почему в моём саду всё ещё поют соловьи и я далёк от того, чтобы срывать с деревьев незрелые плоды? Почему костёр моей славы сегодня разгорается всё ярче и не иссякает жар в моём старом сердце?

А потому, Габиб, что большая ненависть, так же как и большая любовь, не старится. Мои крылья отныне ничем не связаны. Я нашёл то, что можно любить всем сердцем, и теперь оба мои крыла раскрыты во всю ширь…Ты молод, ты это должен запомнить. Есть пословица: «Хозяин многого – неутомим». Я – поэт не лезгинский и не кавказский, а – советский поэт, хотя и пою я только на своём языке. Потому что я пою о Красной Армии, а Красная Армия и в Москве и в Самарканде – одна, и в горах и на равнине – едина. Я пою о комсомоле – комсомол и грузинский и лакский всё тот же. И Родина у нас одна. Вот и получается, что я общий поэт, а не только лезгинский.

Я хозяин многого, Габиб, я должен быть неутомим.

Истинная любовь зажигает огонь даже в брюхе маленького светлячка, а я человек! Честная ненависть к грязи заставляет кипеть даже холодные родники на скалах, а я человек!

Могу ли я молчать в такое время! Не могу, раз я поэт! И ты не советуй мне покоя. Пойми, наконец, разные бывают поэты. И в погожие дни, и на самой плодородной почве из одного и того же цветка змея добывает яд, пчела добывает мёд. Я поэт советский, я ищу мёд. Пусть я стар, но разве у старой пчелы мёд бывает горше? Ты меня обидел, Габиб!

Сулейман впивается пальцами в посох – руки его дрожат. Он встаёт во весь рост и, унося с собой подушку, уходит в дальний угол сакли. Там он бросает её на залитый солнцем ковёр и долго молчит, глядя в окно.

– Ты говоришь мудрые вещи, Сулейман! Я не могу с тобой спорить…

Сулейман оборачивается. Взгляд его, полный мыслей и мечтаний, и светел и грустен. Лицо бледно. Солнечное золото лежит у его босых ног, обнимая их и отражаясь на стенах.

О Родина, о моя великая Отчизна! Ты одна в силах постичь величие и скромность простых твоих сынов, к тебе одной возвращаются их мечтания…

Сулейман ничего не отвечает и только, немного наклонив голову, прислушивается к тому, как за окном шумят сады от нарастающего ветра…

---------

*Габиб – обращение к особо уважаемому человеку, в переводе с арабского означает – дорогой, любимый.

Памятник установлен в Махачкале в 1976 году на проспекте В. И. Ленина

Посвящения

Расул ГАМЗАТОВ

Габиб

Незабвенному Эффенди Капиеву

Я вижу твой взор и морщинок изгиб

И взор от небес и от воздуха пьяный.

Как рано, как рано ушёл ты, Габиб, –

Любимая песнь моего Дагестана.

Прости нас, но памятник, вечный, как стих,

Ещё на твоей не воздвигнут могиле,

И песню, достойную песен твоих,

Друзья о тебе до сих пор не сложили.

Но верь, мы любим тебя горячо,

Хоть песнь о тебе над полями не реет,

Та песня, не ставшая словом ещё,

Живёт в нашем сердце, мужает и зреет.

Вера СТУПАКОВА

* * *

Эффенди Капиеву

Есть имена писателей такие,

Что ярче алых сполохов зари.

Меж ними имя – Эффенди Капиев –

Неповторимой радугой горит.

Литература наша – совесть света.

Как нарт, в военных отблесках грозы

Вошёл в неё чудесный горец этот,

Влюблённый по-сыновьи в наш язык.

Потоком вешним уплывают годы,

По-соколиному несутся дни…

Согретый искренней душой народа,

Рокочет дара редкого родник.

Любуясь горным родником напевным,

Пью из него прозрачную струю

И говорю в волнении душевном:

Ты щедро жизнь обогатил мою!

В литературу путь безмерно труден:

Поэты, как атланты, меж людей…

Средь многогранных трудоёмких буден

Храним мы верность памяти твоей.

Александр ГОЛОВКО

* * *

Эффенди Капиеву

Эффенди Капиев, с профилем орлиным,

Твой мятежный образ Родина хранит.

Пятигорье помнит и гордится сыном,

Ведь поэта слово – твёрже, чем гранит!

Слово, словно фреска, также – зримо, веско.

Знаменем поэзии озарён Кавказ,

Здесь создал Капиев вместе с Бабаевским

Творческое «Слово», что сдружило нас!

Сына Дагестана жизнь бросала сильно,

Как корабль средь бури в пору грозных лет.

Эффенди Капиев! Горечь жжёт крапивой:

Жизнь покинул рано фронтовой поэт…

Эффенди Капиев, на коне ты снова,

Скачешь, с гор спускаясь, резво по камням.

Вижу, как пространства разорвав оковы,

Песнями, стихами возвратился к нам!

Сусанна БАГРАМЯН

Язык дружбы

Язык великой дружбы вековой

Для нас, потомков, стал дороже злата.

Два родника – Капиев и Гамзатов –

Слились с могучей русскою рекой.

В ней свежесть гор и аромат долин,

В ней дышат жизнью Эффенди новеллы,

И стих Расула слышится напевный

Про журавлиный в поднебесье клин.

Манил к себе загадочный Кавказ

Недаром Пушкина – великого поэта,

Чьим гением навек в стихах воспето

Величье гор, волнующее нас.

Язык любимый бережно храним.

На нём мы говорим без перевода,

Он в песнях и в мелодиях народа,

Чей мировой талант неповторим.

Язык российской дружбы – он един.

Давно стал языком общенья – русский.

Не потому ль владеет им искусно

Кавказ-мудрец, доживший до седин?!