Наташка была дедушкиной любимицей. Энергия фонтаном била из нее. Ладная, крепко сбитая, она ни минуты не сидела на месте - прыгала, как резиновый мячик, вертелась юлой, всё время что-то придумывала и изобретала.Прадед, которому шел восемьдесят шестой год, называл девочку солнечным зайчиком. Она и впрямь походила на зайца: слегка раскосые глаза, курносый нос, два хвостика волос, схваченных резинками.Дед души не чаял во внучке, ни в чем не мог ей отказать. Но на этот раз просьба Наташки озадачила старика.Попросила она, чтобы он пришел в ее 3-й «А» класс как почетный гость и выступил с рассказами о Великой Отечественной войне.- Староват я для таких встреч, - сказал Илья Захарович, тяжело вздохнув.- Ты что, деда? Ведь я же за тебя ответственная! Наташка кинулась к деду на шею, прильнула к нему.И дед растаял. В назначенный час он сидел в парадном мундире, с золотом наград на груди, и смотрел, как буквально впились в него тридцать пар восторженных ребячьих глаз.Пятеро учеников вышли вперед. Они прочли для ветерана стихи о войне.У Ильи Захаровича перехватило дыхание. В памяти ожило то, о чем он помнил всю жизнь. Учительница сказала, что сейчас выступит кавалер двух орденов Красной Звезды и медали «За отвагу», герой войны, прадедушка Наташи Соколовой Илья Захарович Макаров.Все зааплодировали. А дед не мог вымолвить ни слова. Притихшая Наташка смотрела на него умоляющими глазами. А он увидел перед мысленным взором пылающий Кенигсберг. Учительница подала стакан с водой.- Со мной, ребята, такая же история приключилась, как в стихотворении, которое вы сейчас прочитали, - тихо проговорил Илья Захарович, сделав несколько глотков.- Это было в Кенигсберге. После взятия города наш батальон вывели на окраину города для отдыха. После шести дней тяжелых боев к нам впервые приехал повар с кашей. Метров в пятидесяти от нас стояло разрушенное здание, где солдаты заметили тень. Моему отделению было поручено обследовать дом.Когда мы поднялись на второй этаж, то обнаружили в уголке маленькую девочку, лет семи. Вся в ссадинах, истощенная, измученная она плакала и звала на помощь. Потом присмотрелась к каскам со звёздами, бросилась нам в ноги со словами: «Не убивайте меня ...»Илья Захарович достал из кармана носовой платок, поднес к глазам. В классе стояла такая тишина, что, казалось, было слышно, как бьются сердца маленьких слушателей, потрясенных рассказом ветерана.- Мы смотрели на эту девочку, и каждый вспоминал своих детей.На руках мы принесли ее в лазарет.- Может, она дочь гитлеровцев? - строго спросил командир взвода.Девочка кинулась ко мне, схватила за полу шинели, прижалась к ней лицом.- Разве она виновата, что идет война? - сказал я и взял девочку на руки.Уже после мы узнали, что девочку звали Кэт, что она немка. Ее отец ушел на работу, он был простым рабочим на заводе, и домой больше не вернулся. Мать погибла при бомбежке.Три дня мы отдыхали после тяжелых боев, и все дни девочка прибегала к нам и приносила свежие фиалки с лужайки. На что уж было у бойцов во время войны сердце каменное, но, увидев тогда эту несчастную, беззащитную, измученную девочку, так ёкнуло сердце, что до сих пор не могу вспоминать о ней без слёз!Нас отправили воевать дальше, а девочку решено было отдать в приемный пункт для граждан. Отвезти туда маленькую Кэт поручили мне и еще одному солдату.На прощанье малышка, громко всхлипывая, обняла меня слабенькими ручонками за шею и долго не отпускала, прижавшись к груди всем своим худеньким телом.Я записал адрес приюта, фамилию директрисы, а сослуживец сфотографировал нас с Кэт на память.Илья Захарович достал из левого нагрудного кармана пожелтевшую фотографию, на которой был изображен молодой боец в солдатской шинели, держащий за руку девочку-заморыша.Никто не нарушил тишины. Дети сидели присмиревшие.- Дедушка, а ты больше не видел эту немецкую девочку Катю? - спросила Наташка.- После войны я посылал запросы. Но ответа не получал, - задумчиво проговорил Илья Захарович. - А тут пригласили нас, освобождавших Кенигсберг, на встречу ветеранов в честь 20-летия Великой Победы.На следующее утро после приезда я взял с собой друга, который хорошо знал немецкий язык, и мы пошли в приют.Я показал директрисе фотографию. Она с трудом, но узнала меня и вспомнила маленькую Кэт.- Через два года ее удочерила супружеская пара немцев, у которых умерла собственная дочь, - сказала она, и в ответ на настоятельные мои просьбы увидеть Кэт, протянула мне листок с адресом.Мы разыскали нужную улицу. У меня так колотилось сердце, думал, что оно выскочит из груди.Дверь открыла женщина с сединой на висках. Мой товарищ объяснил цель нашего прихода и вообще был переводчиком при нашем разговоре.Женщина обрадовалась нам, стала хлопотать, накрывая на стол. Она сказала, что Кэт спустилась в булочную за хлебом.Раздался звонок. Я замер. В проеме двери показалась молодая, красивая, грациозная двадцатисемилетняя женщина. У нее были серо-голубые глаза маленькой Кэт, которые я не раз видел во сне.Мой товарищ стал что-то торопливо объяснять. Кэт кинулась ко мне на грудь и прижалась к плечу как тогда, при расставании в приюте. Она плакала, гладила меня по щекам, что-то говорила.Ее приемная мать тоже плакала, и у меня по лицу катились слезы. Мой товарищ не мог переводить из-за нахлынувших чувств. Но всё было и так понятно без перевода.Когда мы сидели за столом, Кэт не сводила с меня глаз. Она снова и снова благодарила меня за спасение в тот далекий день, когда чуть не задохнулась от дыма.Мать достала из шкатулки золотые швейцарские часы, протянула их мне.- Это часы моего покойного мужа, - сказала она. -Он был прекрасным хирургом. Возьмите, прошу вас, на память. Спасибо вам за Кэт!Илья Захарович снял с руки эти часы.- Я до сих пор, ребята, по ним, а не по сотовому телефону узнаю время.Ветеран помолчал, собираясь с силами, чтобы закончить рассказ.- Нам пора было возвращаться в гостиницу. На другой день мы уезжали.Кэт с приемной матерью пришла на вокзал проводить нас. В руках у Кэт была завернутая в целлофан небольшая картина. Когда она развернула ее, я ахнул. На холсте в изящной вазочке с прозрачной водой стояли фиалки изумительной красоты - трогательные цветы той победной весны, с ярко-фиолетовыми бархатистыми листиками.- Мой друг-художник нарисовал их за одну ночь, -призналась Кэт.Она прижалась к моей груди.- Если у меня родится сын, я назову его Ильей, -сказала она и поцеловала меня в щеку.Поезд тронулся, а две женщины еще долго махали нам вслед.Дети зааплодировали. Учительница вручила Илье Захаровичу букет красных гвоздик. А Наташа при всех обняла и поцеловала деда.- Ты у меня самый лучший! Спасибо тебе, дедушка, за спасенную Катю! - прошептала она.
