Милый Саша

А ведь судьба обошлась с «милым Сашей» очень жестоко. Потомок одного из самых высокородных княжеских семейств России – Рюриковичей, блестящий офицер Конногвардейского полка, считавшегося элитным даже в лейб-гвардии, он, не раздумывая, ринулся в круговерть событий 14 декабря, воскликнув: «Ах, как славно мы умрем!» Увы, славно умереть не получилось. Осужденный по IV разряду, Одоевский получил двенадцать лет каторги. Но ни месяцы пребывания в сыром и темном каземате Петропавловской крепости, ни годы каторжного труда почти не изменили его:

В нем тихий пламень чувства не угас:

Он сохранил и блеск лазурных глаз,

И звонкий детский смех, и речь живую,

И веру гордую в людей и жизнь иную.

Нужно сказать, что под обаяние личности Одоевского попал не только Михаил Юрьевич Лермонтов, но и десятки его современников, ставших друзьями и
добрыми приятелями поэта-декабриста. Не будем касаться его многочисленных петербургских и сибирских знакомств. Поговорим лишь о связях, которые завязались у Александра Ивановича на Кавказе. Причем многие из тех, кто вошел здесь в круг его общения, были людьми, оставившими заметный след в российской военной истории и культуре.

В октябре 1837 года партия декабристов, переведенных из Сибири на Кавказ, – и Одоевский в их числе – прибыла в Ставрополь. Здесь они должны были получить назначения в различные полки для несения солдатской службы. И сразу же начались знаменательные встречи. Кое-кто считает, что именно в Ставрополе состоялось знакомство Одоевского и Лермонтова. Но простое сопоставление дат их появления и отъезда говорит, что этого не могло быть. Знакомство произошло позже, уже в Грузии, куда оба направлялись для службы в Нижегородском драгунском полку. Зато в Ставрополе декабристы, как, кстати, и Лермонтов, познакомились с хорошо известным на Кавказе медиком
Н. В. Майером, ставшим прототипом доктора Вернера, которого российские читатели узнали по лермонтовской повести «Княжна Мери». Майер выделил Одоевского среди декабристов – они сблизились, продолжив дружеское общение в Пятигорске следующим летом.

Там же, на Горячих Водах, летом 1838 года продолжилось и состоявшееся в Ставрополе знакомство Одоевского с Николаем Сатиным, приятелем Лермонтова по Московскому университету, единомышленником Герцена и Огарева, вместе с которыми он был судим по обвинению в неблагонамеренном образе мыслей. Герцен назвал Сатина юношей «с благородными стремлениями и полудетскими мечтами...». А еще в Пятигорске Сатин познакомил декабриста с близким другом Герцена, Николаем Огаревым, для которого Одоевский стал живым воплощением трагической судьбы всех своих товарищей. Сам Огарев в очерке «Кавказские воды» описал эту встречу очень выразительно: «Встреча с Одоевским и декабристами возбудила все мои симпатии до состояния какой-то восторженности. Я стоял лицом к лицу с нашими мучениками, я – идущий по их дороге, я – обрекающий себя на ту же участь…» Они виделись не раз, но особенно запомнилась обоим романтическая встреча в Железноводске, куда оба переехали, закончив лечение в Пятигорске. Огарев с восторгом вспоминал ночной парк, волшебный лунный свет и старшего товарища, декламировавшего чудные стихи.

И еще об одной тогдашней пятигорской встрече Александра Ивановича нельзя не сказать – встрече с генералом Владимиром Дмитриевичем Вольховским, лицеистом первого выпуска, однокашником Пушкина, Дельвига, Кюхельбекера, Пущина. Вместе со своим приятелем-декабристом Андреем Розеном Одоевский был приглашен на празднование именин супруги Вольховского, Марии Васильевны. Он сочинил в ее честь стихи, сын Розена подобрал к ним мелодию и спел для именинницы импровизированную песню.

Пятигорское лето 1838 года вообще было богато яркими впечатлениями, интересными встречами с новыми людьми, а также общением с друзьями по сибирской ссылке, собравшимися на курорте. Надеясь, что все это повторится, Александр Иванович хотел год спустя снова приехать на Воды. Об этом хорошо знавшая декабриста поэтесса Евдокия Ростопчина сообщала из Пятигорска его родственнику, Владимиру Федоровичу Одоевскому. Но вместо курорта пришлось участвовать в десанте на черноморское побережье и строительстве форта Лазаревского. Там его захватила болезнь, и 15 августа 1839 года замечательный поэт-декабрист умер от горячки в походной палатке. Его похоронили тут же, в форте Лазаревском. Со временем могила затерялась, но осталось описание местности вокруг нее в щемящих душу лермонтовских строчках:

Немая степь синеет, и венцом

Серебряным Кавказ ее объемлет;

Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,

Как великан, склонившись над щитом,

Рассказам волн кочующих внимая,

А море Черное шумит не умолкая.

Вадим ХАЧИКОВ,

заслуженный работник культуры РФ.