Log in

16 апреля 2024 года, 19:24

Человек с волшебной палочкой

Легким движением руки он может сотворить лавину звука и так же легко ее остановить. Его задача – вдохнуть в партитуру жизнь, передать мысль, заложенную композитором. Все его внимание отдано музыкантам: он объединяет их в единый ансамбль, творящий в унисон. Сегодня мы хотим развернуть дирижера (речь, конечно же, о нем) лицом к нам, зрителям, и предлагаем интервью с главным дирижером Ставропольского государственного театра оперетты, заслуженным артистом Грузии Львом Шабановым, тем более, что есть прекрасный повод – юбилей маэстро.

– Лев Георгиевич, когда вы решили, что свяжете жизнь именно с музыкой?

– В мире музыки я был практически с самого раннего детства. Мама любила музицировать дома, а папа, Георгий Артемович, 40 лет работал артистом оркестра в Тбилисском оперном театре и часто водил меня с собой. Дирижером я решил стать, когда мне было, наверное, лет пять, потому что в то время главным дирижером театра был Одиссей Димитриади. Он производил на меня просто гипнотическое действие, не говоря уже о звучании оркестра. В школу я таскал с собой оперные партитуры, на уроках физики и химии потихоньку под партой разучивал клавиры. Несмотря на то, что впоследствии мои интересы менялись, желание стать дирижером и, вообще, быть причастным к театру, сопровождало меня всегда. Мне повезло в жизни: у меня были очень хорошие педагоги в Центральной музыкальной школе и в Тбилисской консерватории, где я сначала закончил фортепианный факультет, а затем учился по классу оперно-симфонического дирижирования, в том числе у того же Димитриади. С Одиссеем Ахиллесовичем нас связывали не просто отношения профессора и ученика – мы были большими друзьями. И после того, как судьба разлучила меня с городом Тбилиси, мы продолжали встречаться и дружить до конца его дней. Я благодарен всем-всем своим наставникам в консерватории, а также в Тбилисском оперном театре, который стал для меня второй консерваторией. Без них – педагогов, концерт-мейстеров, певцов – я бы не стал тем, кем являюсь сегодня.

– А почему вы не стали сразу учиться в классе дирижирования?

– Нам не разрешали начинать дирижерскую учебу, пока мы не становились музыкантами-исполнителями. Прежде чем требовать от оркестрантов, дирижер должен сам знать, как исполнять ту или иную музыку. Я считаю, что это правильно.

– Неискушенному зрителю кажется, что дирижировать легко. Однако даже Рихтер и Прокофьев пробовали дирижировать, но довольно скоро поняли, что это не их профессия.

– Не каждый хороший музыкант может стать дирижером. Я в этом абсолютно убежден. Это и мнение очень авторитетных моих коллег. Если от природы нет способности передать музыку через жест, сколько бы ты ни занимался, как бы ни ставил руки, дирижером не станешь. Эта профессия не поддается анализу, она в большой степени интуитивная. Иногда мы даже сами не понимаем, как у нас что-то получается или не получается. Постановка рук – только начальная стадия. Практически учеба начинается, когда становишься к живому оркестру. И потом следует долгий, очень непростой путь познания дирижерской профессии.

– Не знаю, кому принадлежит это утверждение, но суть его в том, что дирижер – профессия второй половины жизни, она требует большого жизненного опыта. Вы согласны с этим?

– Это абсолютно верно. Когда мы общались с О. А. Димитриади, у которого к тому времени был огромный опыт дирижирования, я уже не говорю о звании народного артиста СССР, лауреата многих премий и т. д., он говорил: «Как жаль, что мне уже столько лет! Я только сейчас понимаю, что надо делать». С течением времени я признаю, что в этих словах – истина. С возрастом не просто мудреешь житейски, но начинаешь даже на уже знакомые произведения смотреть иначе, находить какие-то нюансы, которых раньше не замечал.

– А что нужно, чтобы стать хорошим дирижером?

– Очень много компонентов. Как я уже говорил, надо состояться как музыкант. Дирижер должен также уметь совмещать две параллельные дорожки: слушать, что звучит в данный момент, и одновременно думать о том, что будет потом. Если это не удается, человек никогда не будет хорошим дирижером: либо он будет допускать ошибки, либо оркестр будет тащить его на себе. Безусловно, нужны талант, музыкальная эрудиция, интуиция, хорошая реакция, физическое здоровье, здоровая психика. Терпение, потому что не все сразу получается. Умение держать себя в руках. Дирижер не имеет права на плохое настроение. От его энергетики иногда зависит судьба всего спектакля. По-этому хотя бы усилием воли надо настраивать себя на позитив. А вообще, мне повезло. Я никогда не дирижировал и не играл музыку, которую не люблю. Причем, не только в оперных те-атрах. Здесь, в театре оперетты, я поставил почти все, что хотел.

– Лев Георгиевич, в оркестре перед вами сидят профессионалы, зачастую весьма требовательные. Кем является для них дирижер: полководцем, стратегом? Трудно ли координировать работу большого коллектива?

– Есть такое понятие – «дирижерская воля». Если не ошибаюсь, отец Рихарда Штрауса (он был валторнистом) говорил: «По тому, как дирижер вошел в оркестр, встал за пульт, как он сделал первый жест, мы уже знаем, кто будет руководить: мы им или он нами». Надо быть полководцем, в то же время понимать, что работаешь с живыми людьми. Борис Иммануилович Хайкин, главный дирижер Большого театра, говорил, что 50% дирижерской профессии – это умение находить общий язык с музыкантами, певцами и т. д. В то же время им надо обязательно напоминать: то, чем они занимаются, не каждому подвластно. Если уж они посвятили себя этой профессии, надо делать свою работу честно. Я не приемлю двух вещей: опозданий и халтуры. И в первую очередь начинаю с себя. Никогда не работаю вполсилы, даже на репетициях. И требую того же от музыкантов. Иногда приходится проявлять и диктаторские качества.

– Известно, что вам приходилось дирижировать симфоническими оркестрами, но все же ваша основная работа проходила в стенах музыкальных театров. Есть ли здесь особенности в дирижировании?

– Работа в музыкальном театре (опере, оперетте) – более сложная, чем в симфоническом оркестре. Там мы имеем дело только с оркестром. А в театре надо уметь ощущать сцену, слушать певца, дышать вместе с ним, находить баланс между оркестровым звучанием и сценой, собирать ансамбли. Это очень непростые задачи.

– А идеалы в профессии дирижера у вас есть?

– Конечно! Выдающихся дирижеров немало. Это и Артуро Тосканини, и Герберт Караян, и многие другие. Я все время обогащаю себя виртуальным общением с ними: у меня большая фоно- и видеотека. При этом стараюсь не просто копировать, но делать для себя какой-то отбор. Альгис Жюрайтис, у которого я стажировался, и которому очень благодарен за общение и доверие, которое он мне оказал, давая возможность дирижировать в Большом театре, говорил: «Для того, чтобы прогрессировать, иногда надо смотреть и слушать, как не надо делать».

– Вам приходилось выступать и за рубежом. Расскажите об этом, пожалуйста.

– Мой первый зарубежный концерт был в Карнеги-холле. Это были незабываемые 20-дневные гастроли в США с Ереванским театром оперы и балета. Работая ассистентом главного дирижера В. Гергиева в Мариинском театре Санкт-Петербурга, я дирижировал оперой «Тоска», – это была ее первая постановка на сцене данного театра. Позже спектакль был показан на международном фестивале оперного искусства в финском городе Савонлинна. Из зарубежных оркестров довелось работать с итальянскими и японскими коллективами.

– Как вам с ними работалось, ощущали ли вы какие-то национальные особенности?

– С оркестром театра «Арена ди Верона» я ставил «Евгения Онегина». Для его музыкантов Чайковский был закрытой книгой. Пришлось постараться влюбить их в эту музыку. Это мне удалось. То же самое было, когда с другими итальянскими оркестрами я ставил «Лебединое озеро». В Италии мне было очень комфортно работать. Может быть, потому что я южный человек, – темпераменты похожи. Токийский филармонический оркестр поразил меня не только превосходным профессиональным уровнем музыкантов, но и высочайшей дисциплиной, невероятной обязательностью и рациональным подходом. Через мои руки прошло не так много зарубежных оркестров. Но объединяет нас всех одно – музыка. Лист бумаги с нотами – это наша, не побоюсь сказать, Библия, которая помогает нам найти общий язык.

– Лев Георгиевич, а можете ли вы назвать профессию дирижера благодарной?

– (Вздыхает) Ой, не знаю. Все, что за кадром, – это огромный труд и мучение. Тем более, что я немножко максималист. В первую очередь предъявляю большие требования к себе как музыкант. Постоянные сомнения в правильности сделанного, самоконтроль и самоанализ. Но когда получается, и зритель признательно тебе аплодирует, – это большое счастье. И, наверное, ради него не только дирижеры, но и вообще музыканты, танцоры, певцы посвящают свою жизнь творчеству.

Наталья ЮХНО.